— Выдумщица, — улыбнулась Джейн.

— Да уж. И очень умная. Я тоже оставлял ей подсказки. Я придумывал весьма сложные сценарии, но она всегда шла по верному следу.

Джейн приблизилась к холодильнику, к которому магнитиками были прикреплены фотографии Изабелл и Хлоэ. Дилан снял их и протянул ей, чтобы она могла взглянуть поближе. Его дочь казалась такой мягкой — с круглыми щечками и небольшими кудряшками, она улыбалась и выглядела такой расслабленной. Рядом с ней Хлоэ смотрелась темноволосой беспризорницей, с резко выраженными чертами лица и спрятанным за улыбкой волнением.

— Красивые девочки, — прошептала она.

— Они кажутся такими разными, — сказал Дилан, — но они были очень близки.

— Ты говорил, что вы с Хлоэ разговаривали…

— Да, — подтвердил Дилан, — когда я впервые приехал в Род-Айленд после той перестрелки. Хлоэ тогда ни с кем не общалась.

Джейн опустила руки и посмотрела на него. Дилан забрал у нее фотографию и стал пристально вглядываться в изображение.

— Она была такой чувствительной маленькой девочкой. Смерть Изабелл далась ей очень тяжело. Она знала, что мне тоже будет нелегко… и она так глубоко скорбела о своей кузине.

— Ей было только одиннадцать, — заметила Джейн.

— Да, — ответил Дилан, — но ей известно, что такое потери. Я никогда не говорил об этом с братом и его женой, но за свою жизнь Хлоэ перенесла немало горя.

— Ну им, наверное, об этом известно, — сказала Джейн. — Уверена, они тоже оплакивали твою дочь…

Дилан покачал головой. Он снова посмотрел на фотографию, теперь не на дочь, а на племянницу:

— Самое большое горе в жизни Хлоэ — это ее мать. Ее «настоящая мать», как она ее называет.

Джейн промолчала. Она стояла, не произнося ни слова, и глядела на Дилана.

Мужчина вернул фотографию на холодильник, аккуратно расправив края. Обернувшись, он заметил, что Джейн ждет, чтобы он продолжил.

— Думаю, она никогда с этим не смирится, — сказал он. — С тем, что ее отдали.

Джейн кивнула. Зазвонил телефон. Не Дилана, должно быть, это ее мобильный. Но женщина не обращала внимания, и телефон все звонил и звонил. Она смотрела на него с таким выражением лица, как будто сама пережила такую же потерю, как он. Джейн, очевидно, была доброй и сопереживающей, и она принимала боль Хлоэ близко к сердцу.

— Что такое? — спросил он, подходя поближе. Он заметил, что в ее глазах стоят слезы.

— Просто я так рада, — ответила она, — что у Хлоэ есть ты.

— Я? Я всего лишь ее дядя, — возразил он. — Мне всегда кажется, что я так мало для нее делаю.

— Я все равно рада за нее, — повторила Джейн. — Она может поговорить с тобой. Это так важно, что ты знаешь о ней так много и заботишься о ней — кто-то мог бы просто не обращать внимания на ее проблемы, забыть о них.

— Я не забываю. — Дилан стоял рядом с молодой женщиной. Ему хотелось вытереть ее слезы. Если бы она позволила, он бы обнимал ее до утра. — Что я точно знаю о себе, что я никогда ничего не забываю. — Он посмотрел в ее голубые глаза. Его голос сорвался, и ему пришлось прочистить горло.

— Все нормально? — спросила она.

Он кивнул, но говорить не мог.

— Нет, с тобой что-то не так. — Она дотронулась до его щеки, поглаживая рукой бороду. — Да это и неудивительно.

— Прошло много времени, — сказал он, — кажется, мне пора вернуться к жизни.

— Ты никому ничего не должен, — ответила Джейн, — ты этого не заслуживаешь.

— Спасибо за понимание. — Он едва выдавливал из себя слова.

Она улыбнулась и выглядела при этом такой благодарной — как будто он только что подарил ей подарок, и он любил ее за это. Он смотрел на ее прямые волосы, гладкую кожу, серебряный медальон на шее. Его бывший полицейский заметил его еще в палатке и на ужине в ту пятницу. Видимо, она никогда его не снимает.

Дилан невольно припомнил еще один случай, когда он не мог говорить — в Ньюпорте, незадолго до перестрелки. Он был так несчастен дома, его захлестывали мысли о том, что он должен сделать, о том, что станет с Изабелл, если родители вдруг разведутся. Аманда еще не объявляла о своем решении о разводе, но у него были свои идеи на этот счет.

— Знаешь, ты напомнила мне кое о чем, — сказал он. — Не потому, что ты похожа на нее, но потому, что вы такие разные…

— О ком ты?

— О своей жене, — пояснил он. Он знал, что эту историю лучше не рассказывать, он не хотел предавать память Аманды. Но он так долго был один, а сейчас от Джейн исходил такой жар и такая смесь эмоций, что ему просто необходимо было выплеснуть все из себя.

— Мы были приглашены на ужин в дом ее родителей, и ее отец попросил меня произнести тост. Я до сих пор вижу всю эту толпу — загорелые, в черных галстуках, увешанные драгоценностями. Я встал и поднял бокал… Я был так несчастен. Мы оба были несчастны, и я, и Аманда. Позже, в том же месяце, она подала на развод. Но в ту ночь меня просто охватило какое-то чувство сожаления… мне хотелось чего-то, чего мы не имели…

— Но тебе надо было произнести тост, и твой голос должен был звучать спокойно, — подсказала Джейн.

Дилан кивнул:

— Я поднял бокал — и ничего.

— Ничего?

— Да. Я начал говорить что-то, но ни звука не вырвалось из моего рта. Я вдруг словно сорвался. Перед всеми этими людьми, перед родителями жены, смотревшими на меня с ужасом, и их перележавшими на солнце друзьями, которые выглядели так, будто хотят провалиться сквозь землю. А Аманда…

Взгляд Джейн был все еще грустным, но полным понимания и доброты. Дилан старался заставить себя дышать. Он пытался по-новому взглянуть на свое далекое прошлое. Ему было так хорошо с этой женщиной. Казалось, она понимала его без слов, как будто они были знакомы всю жизнь.

Как ни странно, он тоже понимал ее без слов. Это было странное и потрясающее чувство. Ему хотелось провести с ней всю оставшуюся жизнь. Что все это значит?

Его жизнь до этого момента летела так быстро, в ней словно не оставалось места для любви. Браун, служба, Вашингтон. Аманда была красавицей, у ее отца имелись отличные связи, она выросла в Род-Айленде, и стала его первой настоящей девушкой, а затем — женой. Но сейчас, глядя на Джейн, на ее грустные глаза и милую улыбку, он понял, что упустил нечто важное.

Что-то, что творится сейчас с его сердцем. У него пересохло во рту. Ему хотелось подойти и обнять ее. С другой стороны, он стеснялся сделать первый шаг. Ему нравилось то, как она заботилась о Хлоэ. И об Изабелл.

Даже сейчас ее взгляд снова скользнул к фотографии. Джейн стояла, легко облокотившись на стол.

Мог ли он представить Аманду на ее месте — стоящей вот так на кухне? Нет. Тогда были бы напитки на серебряном подносе, терраса. Играл бы Вивальди. Классическая музыка — это очень важно. Почему-то в их доме всегда играл то один оркестр, то другой.

Дилан любил гитары и скрипки. Ему нравились Стив Эрл, Бо Динс, Эммилу. Ему нравился его пикап, который он называл «упряжкой». Копая ямы, чтобы посадить саженцы деревьев, он чувствовал связь с реальностью. Земля заставляла его задумываться о жизни — а как иначе? Корни и грязь, жизнь и любовь. И Джейн. Он усмехнулся.

— Что смешного? — спросила она.

— Я только что придумал цепочку понятий, которая кажется мне идеальной, но, думаю, тебя она удивит.

— Да? А ты рискни.

— Корни, грязь и ты.

— Ты забыл про яблоки. — Она поднялась на цыпочки, запрокинула голову и поцеловала его. Повсюду сверкали молнии. Они вылетали из Джейн и били прямо в его тело. Он обнял ее покрепче. Ему казалось, если он отпустит ее — умрет. Ему уже сорок восемь, а он никогда не чувствовал ничего подобного.

— Джейн, — сказал он, ощутив, что она отстраняется.

— Я не удержалась. — Она смотрела на него.

— Я рад, — улыбнулся он. — Правда, рад этому.

Она собиралась сделать шаг назад, когда он продолжил:

— Только ты одного не понимаешь. Я не могу тебя отпустить.

Она рассмеялась, наклоняясь к нему.

— Хорошо, — шепнула она, — иначе прямо не знаю, что бы со мной случилось.